Хоус Чарльз
Название: Черный фрегат
Жанр: Морские приключения
Аннотация:
Кого оставят равнодушным романтика дальних стран, морских путешествий, тайны затонувших кораблей и полные опасностей приключения? Всем этим богата история пиратов.Классический период пиратской традиции — XVII век, а места действия — Карибское море и Индийский океан. Руководимые жестокими вожаками, пираты наводили ужас на фрегаты, каракки и галионы, бороздившие океаны. Об удачливых разбойниках слагали легенды и сочиняли истории. Генри Морган, Френсис Дрейк, Том Уард, Мэри Рид и Анна Бонни, Черная Борода и Ситцевый Джек — их имена предстают с пожелтевших страниц книг, дневников и старинных карт.Действие романа Ч. Хоуса «Черный фрегат» происходит во времена правления короля Карла I. Автор повествует о судьбе английского моряка, попавшего на пиратский корабль.




Чарльз Хоус

Черный фрегат



ГЛАВА 1

БЕГСТВО

Филипа Маршама готовили к морской службе с тех пор, как начали резаться его первые зубы. Мысль, что ему когда-либо придется расстаться с морем, никогда не приходила ему в голову. А расставаться приходилось не один раз. Об этом я вам и расскажу.

Его отец был капитаном одного лондонского кеча. Рассказывают, что мальчик не боялся выходить на палубу даже в шторм. Он прислонялся к шкафуту и стоял так, не проронив ни звука, а судно швыряло по волнам с такой силой, что его окатывало водой с головы до ног. Его мать умерла прежде, чем он надел свои первые брюки, а карабкаться по такелажу он начал раньше, чем научился самостоятельно ходить. Два года он провел в школе преподобного доктора Иосифа Арбера в Ройгэмптоне. Его отец вел весьма разгульный образ жизни в молодости и надеялся загладить свою вину с помощью сына, который не должен был повторить его ошибок. Он надеялся, что возвращение Филипа домой ученым мужем будет способствовать примирению с его родителями. Они жили в приходе в Литтл Гримсби и Том Маршам не видел их уже двадцать лет. Но мальчик и здесь пошел по стопам отца. Он не проявлял к книгам особого рвения и мирился с ними лишь до тех пор, пока не выучился читать и писать и не освоил те азы математики, которые, по его мнению, могли сослужить ему добрую службу, когда он начнет изучать морское искусство. Тогда он сбежал ночью из дома своего учителя и присоединился к отцу на борту кеча «Сара». Отец от души рассмеялся, когда увидел, что сын пошел в него, и понял, как нелепа была попытка сделать из него ученого. Если бы лихорадка не приковала Филипа Маршама к постели, едва ему исполнилось девятнадцать, он бы пошел ко дну вместе со своим отцом в ночь, когда «Сара» затонула у берегов Северного Форлэнда.

Пока он лежал в лихорадке, за ним ходила Молли Стивенс, хозяйка пивной на Хай Стрит в городке Саутварк. Она была по-своему добра к нему, поскольку вскорости собиралась выйти замуж за его отца. Том Маршам уже был у нее в руках, день свадьбы назначен. Но ни о чем нельзя говорить с полной уверенностью прежде, чем это свершится.

Вскоре стало точно известно, что Том Маршам погиб в море. Тогда она решила выпроводить юношу из своего дома, как только он сможет встать на ноги. Она бы так и сделала, если бы Провидение не помогло Филу раньше срока восстановить силы. Он спешно собрал вещи и покинул этот дом, заставив Мол Стивенс и некоторых других пуститься за ним в погоню.

На третий день он спустился из своей спальни вниз и уселся на стуле возле огня. В этот момент в комнату вошел толстый крестьянин. В руках он держал ружье, по виду не похожее ни на одно из имевшихся в доме.

— Ну вот, — сидя на стуле, Фил слышал шепот говорящих, — Джимми Барвик снова вернулся.

Они окликнули его:

— Привет, Джимми! Добро пожаловать.

Филип Маршам с удовольствием бы осмотрел ружье, так как вкус к подобного рода вещам был у него в крови. Но после болезни он был еще слаб. Ему не составило бы большого труда встать и взглянуть на оружие, но он предпочел не делать этого и остался на своем месте.

Они передавали ружье из рук в руки и восхищались мастерством, с каким оно было сделано. Когда приклад случайно ударился об пол, то на столе зазвякали кружки и зазвенели кувшины. Кто-то крикнул:

— Осторожнее с дулом!

Но крестьянин, который принес ружье рассмеялся и заверил, что никакой опасности нет. Оно было заряжено, но он истратил весь порох и не заряжал его заново. Наконец, он забрал у них ружье. В этот момент в комнату вошла Молли Стивенс. Она услышала шум и пришла узнать, в чем дело. Крестьянин потребовал себе кружку пива. Однако рядом не оказалось подходящего места, чтобы поставить ружье, поэтому он обернулся к сидевшему на стуле юноше и крикнул:

— Эй ты, бледнолицый с выпученными глазами, возьми-ка это и подержи пока. У меня во рту пересохло. Чертовски сухо. Подержи-ка, пока я выпью. Кружку пива! Хозяйка! Молли! Молли! Да где же ты? Кружку пива!

Он откинулся на скамейке и рукавом вытер со лба пот. Это был крупный мужчина, с большим животом и низким голосом. Его мясистое красное лицо ежеминутно меняло выражение — то смеялось, то хмурилось.

— Эй! Хозяйка! — прогремел он снова. — Пиза! Кружку пива, Молл!

После его первого окрика в комнате воцарилась тишина, поскольку он вел себя довольно спокойно с тех пор, как появился. Но они уже знали его и теперь украдкой поглядывали то на него, то друг на друга, то на Молли Стивенс. И по размерам, и по нраву она была ему под стать. В этот момент она с раскрасневшимся, как и у него, лицом вновь торопливо вошла в комнату.

— Держи! — сказала она резко и с грохотом поставила перед ним на широкий дубовый стол кружку с пивом.

Он сдул сверху пену и утопил разгоряченное лицо в пиве. При этом он подмигнул Филу.

Молли заметила это и, в свою очередь, наградила юношу таким свирепым взглядом, что всем присутствующим стало ясно — она проклинает тот день, когда приютила его, больного, под своей крышей. С тех пор, как пришло известие о гибели его отца, он встречал много таких взглядов. Коль скоро Молли поняла, что его хорошее расположение ничего ей не даст, она набрасывалась на него с бранью даже тогда, когда он лежал больной и не мог поднять голову от подушки. Молли Стивенс была настоящая мегера.

Такое положение было не самым подходящим для юноши, чей дед по праву считался джентльменом. Пусть даже Фил ни разу и не видел старика. В прошлом остались времена, когда он мог вернуться в школу и безропотно штудировать учебники латинского и греческого. Как бы то ни было, а теперь он был намного увереннее в себе и в состоянии позаботиться о себе сам. Сидя у камина, он начал размышлять о том, как ему быть. Денег хватило бы расплатиться с хозяйкой. Он собирался через несколько дней навсегда расстаться и с Молли Стивенс, и ее заведением. Сейчас же, совершенно забыв о ней, он с трепетом осматривал ружье незнакомца.

Приклад оружия был сделан из орехового дерева, отполированного до такой степени, что в него можно было смотреться, как в зеркало. Стальной ствол был целиком покрыт орнаментом с золотыми и серебренными инкрустациями. «Неудивительно, что все они так хотели хотя бы подержать его в руках!», — подумал про себя юноша. Он вспомнил, как присутствующие с едва скрываемым любопытством осматривали ружье. Он знал и таких, которые готовы были даже убить владельца, чтобы обладать таким оружием. То, что хозяин доверил ружье именно ему, пока сам пил пиво, очень польстило самолюбию Фила.

Юноша отошел в противоположный конец комнаты и уселся в углу под висевшими в три ряда полками. На них Молл Стивенс разместила предметы своей основной гордости — декоративные широкие блюда.

Эти блюда привлекли внимание Фила. Он поднял ружье и направил его прямо на верхнюю полку. Он подумал о том, сколько было бы шума и грохота, если бы ружье вдруг оказалось заряжено. Он улыбнулся своим мыслям, взвел курок и положил на него палец. После болезни он сильно ослаб и твердо держать ружье ему не удавалось. Дуло опустилось и его рука дрогнула. У Фила свело судорогой горло и он мог поклясться, что волосы на его голове встали дыбом — ружье, заряженное или нет, выстрелило.

Он опустил дуло довольно низко, так что верхняя полка не пострадала, но вот вторая лишилась всех стоявших на ней блюд. Осколки градом разлетелись по комнате, а несколько шальных дробинок (ружье было заряжено для охоты на мелких птиц) слегка задели толстяка, не причинив ему особого вреда, а лишь растрепав волосы и немного поцарапав. Выстрел действительно наделал много шума и звона, но хуже всего было то, что заряд попал прямо в бочку, стоявшую для удобства на особом возвышении. В этой бочке Молли Стивенс держала свое самое лучшее и дорогое сухое вино. Бочку пробило так, что вино из нее теперь хлестало сильнее, чем если бы Моисей поразил гору своим жезлом.

Из всех находившихся в комнате больше всех удивился сам Филип Маршам. Он замер в оцепенении, потом медленно опустился на стул и уставился на осколки. Ружье в его руке еще дымилось. Фил перевел взгляд с осколков на багровое от злости лицо крестьянина, по которому тонкими струйками сочилась кровь. По грязному полу растекалось вино из пробитой бочки.

В эту минуту в комнату ворвалась Молли Стивенс. Лицо ее было перекошено. Она быстро сообразила, что случилось, и заорала:

— Ах ты, негодяй, Филип Маршам! Чертово отродье! Глаза б мои тебя не видели!

Она наступала на Фила и уже замахнулась на него поленом.

Филу не хотелось, чтобы ему промывали мозги таким образом. Если чистота никогда и не была добродетелью Молли Стивенс, то силы ей было не занимать. Ее руки были так же грубы, как и ее язык. К тому же Фил чувствовал, что опасность надвигается и с другой стороны. Крестьянин, злобно сверкая глазами, уже подступал к нему. За ним стояло еще шестеро. Фил едва оправился после болезни и был еще не в состоянии ни защищаться, ни спасаться бегством. А сейчас для этого было самое время. Молли Стивенс уже нависала над ним с поленом в руке.

У Фила не было ни малейшего желания становиться добычей. Опасность внезапно придала ему силы. Он вскочил со стула и выскользнул в дверь. Такую легкость вряд ли можно было ожидать от человека, три недели пролежавшего в постели.

Ему повезло. Молли споткнулась о ружье, брошенное им в спешке, и растянулась на пороге. Толстяк, опасаясь за свое имущество, бросился к ружью. Эти двое загромоздили собой проход, так что все остальные не могли пробиться к выходу. За это время Фил уже успел скрыться. В ушах у него все еще стояли их вопли. Он быстро выбился из сил и не смог бежать дальше, но тут на его пути оказалась канава. Фил забился в нее и пролежал там до тех пор, пока не стихли последние крики погони: «Держи вора! Убийца! Мошенник! На помощь! На помощь!»

Кто выкопал эту канаву, в которой Фил так удачно спрятался, он так и не узнал. Она находилась рядом с пивной. Лежа там, Фил благословил ее творца. Преследователи прошли мимо него, не заметив, и спустились вниз к реке. Крики становились все слабее и слабее, пока не стихли совсем. Фил вылез из канавы и живо направился в обратную сторону. Время от времени он останавливался передохнуть, пока, наконец, дом Молли Стивенс не скрылся из виду.

Он прошел мимо церковного сторожа, но тот даже не посмотрел на него. Уличный зазывала продавал вещи тех, кто рискнул испытать судьбу и отправился в Новую Англию. Он слегка потянул Фила за пальто, но не помешал ему пройти. Через некоторое время навстречу ему попались два пуританина. Они были так коротко острижены, что волосы не прикрывали даже их ушей. Чуть позже он встретил двух всадников с ниспадающими на плечи кудрями. Но никто из них не остановил Фила. Его преследователи во главе с Джимми Барвиком и Молли Стивенс отправились вниз к реке и теперь Филип Маршам был волен идти туда, куда ему подсказывало его собственное благоразумие.

В душе он всегда был моряк. Лучшим для него было бы вернуться опять на море и присоединиться к другим, таким же как и он, морякам, но по этому пути двинулись те, с кем ему так не хотелось встречаться.

В пивной, в шкафу, остался кошелек с серебром, который дал ему отец. Боясь быть пойманным, Фил не решился возвращаться за ним. Молли Стивенс была очень мстительна и при первой же возможности разорвала бы Фила на куски. Отец Фила погиб и кеч вместе с ним. Не считая горстки серебра в кармане, он остался без гроша. Что же было делать моряку, оставшемуся одному, без денег и отрезанному от моря, спросите вы? Выдавать себя за деревенского жителя.

Фил хлопнул себя по колену и тихонько рассмеялся. Мысль, что человеку могут понадобиться деньги и навыки ведения хозяйства, никогда не приходила ему в голову. Разве бравые моряки не насмехаются над этими увальнями-земледельцами? Да они же ничего не понимают. Ну что ж, тогда он отправится в деревню и выдаст себя за принца, чему эти простаки с легкостью поверят. Фил знал, что у них-то всегда найдутся запасы и хлеба, и мяса, и хорошего вина.

С этими мыслями Фил пошел прочь от моря, от Лондона и от Молли Стивенс. Их отношения закончились навсегда, так же как и отношения его отца. У этой женщины был скверный характер и острый язык. И кто знает, что хуже для такого веселого и добродушного человека, каким был Том Маршам? Его сын ей ничего не был должен. Денег, которые он у нее оставил, хватило бы сполна, чтобы расплатиться за все.

Итак, он смело отправился в путь с горсткой серебра, которая по счастливой случайности оказалась у него в кармане. Он был еще слаб, но, несмотря на частые передышки, к ночи он успел оставить позади не одну милю.



ГЛАВА 2

ШОТЛАНДЕЦ И ЧУДАК

Солнце скрылось за тучами. Порывистый ветер встрепенул листья дубов и ясеней и пригнул к земле придорожную траву. Фил прошел небольшую деревушку. Местные жители провожали его взглядами. Недалеко от деревни располагалось большое поместье. Рядом с домиком привратника Фил опустился на землю, чтобы передохнуть. Из хижины, стоявшей чуть поодаль, до него долетали хриплые голоса.

В соснах, посаженных рядом с домом привратника, шумел ветер. Начинался дождь. Несколько капель уже упало на дорогу. Фил почувствовал себя очень одиноким. Он не имел ни малейшего представления о том, где ему остановиться на ночлег или где ему раздобыть ужин. Дождь тем временем прошел стороной и Фил поспешил дальше. Наконец он добрался до маленькой деревушки на окраине долины. Проходя мимо кузницы, в дверях которой стоял какой-то человек, Фил споткнулся.

Незнакомец подозрительно на него посмотрел, как будто ожидал какой-то уловки с его стороны, но Фил, не сказав ни слова, собрался продолжить свой путь.

— Куда же, черт тебя подери, ты идешь, если даже не можешь твердо стоять на ногах? — спросил незнакомец низким голосом.

Фил еле стоял. Чтобы не упасть, он присел на камень и ответил, что ему все равно куда идти.

— Да ты же, парень, с ног валишься! — воскликнул незнакомец. По его речи Фил догадался, что он шотландец.

Незнакомец подхватил его, поставил на ноги и помог зайти в кузнецу. Там он усадил Фила на стул. Спинка у стула была очень прямая, но кожаное сидение и обивка — такие мягкие, как будто были набиты гусиным пухом.

— Пустяки, — пробормотал Фил, — просто легкое недомогание. Я скоро пойду. Мне нужно найти какую-нибудь гостиницу. Я сейчас уйду.

— Успокойся. Тебе необязательно уходить так быстро.

Хозяин подбросил дров в печку, зажег свечу и принялся рыться в шкафу. Оттуда он извлек большую четвертушку хлеба, сыр, кувшин и тарелку с мясным пирогом. Все это он выложил перед своим гостем на грубый, прожженный окурками стол. Он положил перед Филом большую ложку и налил полную кружку ароматного сидра, настоенного на дрожжах и пряностях.

— Глоток-другой хорошей выпивки вернут тебя к жизни. Давай, не стесняйся.

Фил с жадностью выпил всю кружку. Только сейчас он понял, насколько был голоден. Он мгновенно проглотил все, что стояло на столе — хлеб, сыр, мясной пирог. Хозяин щедро подливал ему сидр. Когда, наевшись, Фил откинулся на стуле, на столе не осталось ни крошки.

Только теперь он внимательно осмотрелся вокруг. В печи медленно тлели угли. Свеча тускло освещала темные углы кузницы. Сам кузнец сидел за столом напротив Фила.

Снаружи лил сильный дождь и завывал ветер. Филу показалось почти невероятным, что после всех мучений он, наконец-то, оказался в тепле и был сыт. Сквозь рев ветра едва было слышно, как по окнам барабанит дождь. Звуки бури заставляли Фила внутренне содрогаться, но в кузнице было тепло и спокойно. Он слабо улыбнулся, голова его опустилась. Через минуту он заснул,

— Откуда ты? — хрипло спросил хозяин.

Фил тут же очнулся.

— Из Лондона, — ответил он и снова закрыл глаза.

Кузнец почесал свою рыжую бороду и пробормотал:

— Да помилуй нас Бог! Парень прошагал всю дорогу из Лондона.

Он поднялся со стула и помог Филу прилечь на кровать в углу за печкой. Он укрыл его одеялом и оставил в покое. Сам же вернулся к двери и долго смотрел на дождь. Его заметили двое мальчишек, спешащих укрыться от дождя и пробегавших мимо кузницы. Сильный ветер заглушал их голоса. Один из них наклонился, подобрал с земли камень и кинул его в кузнеца. Он попал прямо в дверь над его головой. С радостным визгом мальчишки скрылись в темноте. По лицу кузнеца потекла кровь. Он вытащил из-под фартука руку и приложил ко лбу.

К утру буря стихла. Воздух был чист и свеж. Кое-где стояли небольшие лужи, но дорога быстро просохла.

Филип Маршам проснулся и, присев на кровати, глядел на улицу через открытую дверь кузницы.

Кровать, на которой он спал, была очень узкая. Его голова упиралась в чулан, а ноги — в печной воздухоотвод. Где спал сам хозяин, оставалось непонятным.

Сейчас кузнец стоял в дверях и говорил кому-то:

— Нет, нет, нет. Или плати серебром, или уходи. Один раз ты уже ловко надул меня. Теперь плати мне за работу только деньгами, или…

Снаружи раздался грубый хохот, а затем — удаляющийся стук копыт. Когда кузнец вернулся в дом, его лицо пылало, а в глазах горел сердитый огонек. Почесав бороду, он повернулся к печи, открыл воздухоотвод и раздул пламя с такой силой, что заскрипели печные опоры. Потом он взял кусок железа, положил его на наковальню и со всей силой ударил молотом. Он внимательно осмотрел серую поверхность и довольно улыбнулся. Потом тщательно перемешал раскаленные угли и опустил в них железо.

Спустя немного времени он посмотрел, как накаляется оно и опять быстрым движением опустил его в угли. Железо накалилось добела. Тогда он ловко поддел его клещами и положил на наковальню. Потом взял молот и принялся бить по железу удар за ударом. Время от времени он снова опускал его в угли, клал на наковальню и бил по нему так, что искры градом разлетались по комнате. Фил сидел раскрыв рот и смотрел, как в искусных руках мастера кусок железа превращается в кинжал или кортик.

Наконец кузнец докрасна раскалил металл на огне и оставил его остывать на полу. Сам же вышел из кузницы, что-то бормоча про себя. Когда он вернулся, в руках у него были напильники. Он принялся за отделку. Поверхность постепенно превращалась из шероховатой, неровной в гладкую и блестящую. Он провел по ней рукой и начал работать с такой быстротой, как будто сам дьявол стоял у него за спиной и подгонял его. Он трудился до тех пор, пока не остался доволен результатом своей работы.

Тогда он снова погрузил кинжал в угли и подул на пламя, на этот раз уже не так сильно. Он внимательно следил за металлом и, когда он стал кроваво-красным, быстро остудил его в огромной бочке с водой. Затем положил на наковальню и точильным камнем принялся шлифовать, пока не исчез черный налет и металл не засверкал. И опять он опустил его в угли и медленно накалял, внимательно наблюдая за тем, как сталь превращается из светло-золотистой в темно-золотую. Потом одним ловким движением он выхватил кинжал из углей и быстро опустил в воду.

В процессе работы лицо его смягчилось. Не суетясь, он извлек железо из воды, тщательно осмотрел его и улыбнулся. Все это время Филип Маршам сидел на кровати и с восхищением наблюдал за ним. Кузнец поднял голову и поймал взгляд юноши.

— Боже милостивый! Я совсем забыл про мальчишку! — воскликнул он.

Он отложил работу в сторону, подвинул стул к столу, за которым они вчера сидели, поставил на него миску и положил ложку. Потом развел огонь и стал подогревать котелок. Когда тот закипел, кузнец выложил из него кашу на тарелку и принес хлеб.

— Там на улице бочка с водой. Иди умойся, — обратился он к Филу.

Фил встал и вышел во двор. Там он нашел бочку, окунул туда голову и руки и вернулся в дом. Он почувствовал удивительный прилив сил, сев за стол. Пока он ел, кузнец обрабатывал кусок кости, которая должна была стать рукояткой кинжала.

Легкими ударами молотка он поставил рукоятку на ее место и начал закреплять тонкими пластинами, которые выбирал из коробки, стоявшей под кроватью.

Потом он долго наблюдал за Филом, изредка кивал головой, улыбался и потирал бороду, пока снова не принялся за работу. По глазам юноши он прочитал, что тому он по душе, а в Англии редко встретишь подобное отношение к шотландцам. Люди покупали его изделия, потому что он был мастером своего дела, но не любили его. Шотландцы пришли на юг во времена короля Якова и им приходилось держать ухо востро, чтобы не стать жертвами воров или, хуже того, убийц.

Кузнец оставил работу, почесал бороду и посмотрел на Фила.

— Как тебя зовут, парень? — неожиданно спросил он.

— Филип Маршам.

— Повтори-ка по буквам.

Фил повторил. Кузнец снова принялся за работу, а потом заговорил, как будто размышляя вслух:

— Поживешь со мной немного?

— Не могу. Я должен идти.

Кузнец тяжело вздохнул и произнес:

— А я уже привязался к тебе.

Юноша встал, приложил руку к груди и уже собирался уходить.

— Нет, нет. Не спеши! Помоги мне доделать кое-что.

Он повертел в руках кинжал и внимательно осмотрел рукоятку. Она была сделана из кости, опоясанной серебром.

— Пойдет, — сказал он. — А теперь мне понадобится твоя помощь. Одному мне не справиться. — Он указал филу на большой точильный камень:

Кто хочет острый клинок получить,

Должен жарко накалить и тонко заточить.

Фил сел за точильный камень и стал вращать ручку. Кузнец затачивал кинжал, время от времени брызгая на него водой и приговаривая про себя:

Кто хочет острый клинок получить,

Должен жарко накалить и тонко заточить.

Так прошел час. За все время они не произнесли ни слова. Слышно было лишь скрежет железа о камень и бормотание кузнеца:

Кто хочет острый клинок получить,

Должен жарко накалить и тонко заточить.

Наконец он откинулся назад и заговорил:

— Готово! Такая вещь больше подойдет бравому парню, чем простому кузнецу.

Он попробовал лезвие пальцем и улыбнулся. Затем провел кинжалом по щепке, и на пол упала тонкая завитая стружка. Он положил перед собой кусочек железа и кинжалом разрубил его пополам. На лезвие не осталось ни засечки, ни отметины.

Фил встал и вытащил из-за пазухи мешочек с серебром:

— Сколько я вам должен?

Шотландец недоуменно уставился на него, сжал в руке кинжал и резко встал.

— В жизни не слышал такой глупости, — пробормотал он, — будь я постарше, я бы поддал тебе хорошенько.

Фил покраснел и попытался загладить свою вину:

— Я… я не хотел. Простите меня. Спасибо вам за все.

Кузнец хотел было продолжить в то же духе, но увидел, что Фил и вправду не хотел его обидеть. Он почесал бороду. Голос его смягчился:

— Ладно, забыто. Ты понравился мне, парень. Я сделал этот кинжал для тебя. Ты уже собрался уходить, и у меня не было времени сделать ножны, но ты можешь взять мои.

С этими словами кузнец достал свой кинжал и вынул его из ножен. Туда он вложил кинжал, сделанный им для Фила, и протянул его юноше:

— Он сделан из настоящей дамасской стали. Ни один кузнец в Англии не предложит тебе такого.

Так они расстались — немногословно, но с чувством взаимной симпатии. Фил отправился дальше. Ему показалось странным, что кузнец-шотландец живет так далеко на юге. В те дни в Англии можно было встретить много выходцев из Шотландии. Верные своему коронованному соотечественнику, они отправились за ним в поисках счастья, но Филип Маршам встречал лишь немногих из них.

По дороге Фил вынул кинжал из ножен и осмотрел его. Серебряная табличка на рукоятке гласила: «Сделано Коллином Сэмсоном для Филипа Маршама». Кто-то может счесть это выдумкой, взятой из Святого Писания, — подумал Фил, но мне еще не доводилось встречать шотландца, который не поделился бы ужином с тем, кто беднее него.

К вечеру он зашел на ферму купить себе что-нибудь поесть. Хозяйка не постеснялась взять с него втридорога. Эту ночь Филу пришлось провести под забором. На следующий день ему повстречался пастух, так что вторую ночь он провел в горах. На третий день он остановился в небольшой гостинице. Когда он расплатился по счету, в кармане у него не осталось ничего, кроме нескольких жалких пенсов. Наутро он снова отправился в путь и опять не знал, где его ждет ужин и под чьей крышей он найдет ночлег.

День был замечательный. По голубому небу плыли белые облака, а краски природы радовали и изумляли глаз. Что и говорить, моряку было чему подивиться. Под порывами ветра степная трава ходила волнами. Река в долине была такой маленькой, прозрачной и безмятежной, что для человека, выросшего на море, она казалась просто игрушечной, с такими же игрушечными деревеньками по берегам, расставленными лишь для детской забавы.

Фил быстро и легко взобрался на холм, с которого открывался горизонт, и вдруг заметил большую толстую гадюку. Она грелась на камне, подставив солнцу рыжевато-коричневые бока и спину в черных отметинах. Едва заслышав шаги, она сразу же скрылась в зарослях. Змея заставила Фила вздрогнуть, но быстро исчезла. Теперь он мог спокойно осмотреть долину, раскинувшуюся перед ним на многие мили.

В этот день хотелось жить. Несмотря на то, что Фил оказался, в общем-то, в незнакомой для себя обстановке, он не растерялся. У него не было ни компаса, ни карты, чтобы выбрать себе путь, но к нему снова вернулись силы и то радостное расположение духа, которое как нельзя лучше подходило для такого путешествия. Его кошелек был пуст, но он не привык плыть по воле волн. Впереди на дороге Фил увидел человека и решил, что он может подсказать ему, в каком направлении двигаться дальше. Он быстро сбежал с холма и пустился догонять этого путника.

Тот уже прошагал добрую милю прежде, чем Филу удалось толком присмотреться к нему. Фил пыхтел так громко, что незнакомец даже обернулся, чтобы посмотреть, что за существо преследует его. В руке у незнакомца была огромная книга. Держался он очень высокомерно, но, несмотря на такой заносчивый вид, при ближайшем рассмотрении пальто его оказалось весьма поношенным и потертым. Незнакомец нахмурился, наклонил голову и молча продолжил свой путь.

— Доброе утро! — поздоровался Фил и попытался подстроиться под шаг незнакомца.

Тот не ответил, а только нахмурился еще больше и ускорил шаг. Фил тоже ускорил шаг и положил руку на кинжал.

— Я поздоровался с вами. У вас что, языка нет?

Незнакомец плотнее стиснул книгу в руке и резко замотал головой.

— В жизни не слышал такого оскорбительного обращения. Еще каждый желторотый птенец будет мне указывать! Должен вам сказать, что я из тех, кто больше делает, чем говорит.

Незнакомец уже почти бежал, но было видно, что книга явно мешает ему. Он опять поправил ее в руках и попытался ускорить шаг. Фил был налегке и спокойно поспевал за незнакомцем.

— Желторотый птенец!? — возмутился он. — Да ты сам просто чванливая утка!

Незнакомец остановился. На лице его появилось выражение глубокого возмущения. Он покачал головой и произнес:

— А вот это уже непозволительно. Это очень жестокое оружие.

— Я поздоровался с вами, а вы стали меня оскорблять.

— Ботинки сделаны для того, чтобы ходить. Я не собираюсь тратить время на разговоры со всякими самодовольными юнцами. Твоя компания мне не по душе. Да падет кара на того, кто научил тебя таким злым мыслям! Я же должен достойно вынести это испытание, хочу я этого или нет. Твоя рука с такой легкостью сжимает клинок! Я знаю, что такие люди попадают в болото к дьяволу, погрязнув в грехе и обагрив свои руки кровью.

С этими словами он отправился дальше, но уже более спокойным шагом. Сбитый с толку его словами Фил пошел за ним. Незнакомец снова покачал головой.

— Очень жестокое оружие. Ты из Девона?

— Нет, я никогда не был в Девоне.

Незнакомец странно посмотрел на него и переложил книгу из одной руки в другую.

— Никогда не был в Девоне? И никогда не был в Байдфорде, смею я предположить?

Его глаза хитро сверкнули и он снова переложил книгу из одной руки в другую.

— Никогда.

— Очень жестокое оружие! Это меня озадачивает.

После некоторого раздумья он произнес, понизив голос:

— Тогда это можно объяснить только так — или ты мне нагло наврал, или тебя подослал Джимми Барвик.

Он уставился на Фила, как кошка на мышиную нору, и увидел, как Фил дрогнул при упоминании имени Джимми Барвика.

— Я знал это! — воскликнул незнакомец. — Это он подговорил, он. Это он насплетничал всему Девону. Он ужасный хвастун, но я расквитаюсь с ним. Моей вины там не было. Хотя теперь, я думаю, он мне не поверит.

На Фила нахлынули воспоминания. Имя толстяка вновь вернуло его в тот день в пивной Молли Стивенс, когда он бежал, спасая собственную жизнь. Бессвязные слова его случайного попутчика с огромным фолиантом в руке вновь обрушили на юношу имя Джимми Барвика.

— Мы должны поговорить об этом, — начал незнакомец, переводя дыхание. — Давай присядем, отдохнем немного и побеседуем. Дело было так. Джимми Барвик и я — оба родом из Девона. Вдвоем мы решили устроиться на службу к сэру Джону. Джимми — в конюшню, так как он хорошо разбирался в лошадях, а я — помощником управляющего. Я был уверен, что мой ум будет оценен по достоинству. Мало кто из ученых может посостязаться со мной в знании лунных фаз. Я лучше других знаю, когда лучше сажать пшеницу, и могу рассчитать влияние планет на ведение хозяйства и на урожай. И кроме того, я всегда ношу с собой Завет Божий. А это лучшая защита от злых происков дьявола. Если бы все в Англии держали этот Завет при себе, Англия была бы спасена от растления. Итак, я решил поделиться своими планами с сэром Джоном. Он совал свой нос буквально во все, что касалось его хозяйства, и порой бывал очень несдержан. С моей стороны понадобилась большая выдержка в общении с ним. Я сказал, что если он последует моим советам и вложит сто фунтов туда, куда я скажу, то через год я верну ему в четыре раза больше того, что он потратил. «Ха! — был его ответ, — это мне по душе. Сто фунтов, говоришь? Ну что ж, человек, который так может использовать свой талант, вправе быть управляющим всего моего хозяйства. Но с одним условием, — он приложил палец к носу, — Я не хочу, чтобы потом надо мной смеялась вся округа. Поэтому для начала ты возьмешь себе кусок земли и поработаешь там сам. А если у тебя ничего не выйдет, то пеняй на себя — соберешь свои пожитки и мои собаки прогонят тебя прочь. По рукам?»

Он был большой любитель всяких таких шуточек. Нельзя сказать, что мне все это понравилось. Я привык общаться с людьми более спокойными и всегда считал, что чтение Святого Писания приносит гораздо больше пользы, чем пререкания. Но я не мог сказать ему «нет». Он обращался так со всеми и переделать его было невозможно. Поэтому я согласился. Я купил 50 акров болотистой земли от своего имени и заплатил за нее наличными больше 30 фунтов стерлингов. Еще 8 фунтов пришлось заплатить за обработку и в два раза больше за осушение. На всей земле я посеял репс по 9 пенсов за акр. 12 фунтов ушло на повторную вспашку и 11 фунтов — на то, чтобы поставить забор. Все деньги на расходы давал мне сэр Джон и, надо отдать ему должное, не скупился при этом. Если бы Бог был милостив, на следующий год я собрал бы урожай в 300, 400, а то и 500 пудов отборного репса. Учитывая расходы на сбор урожая и молотьбу, я мог бы выручить 24 шиллинга за пуд. Этой суммы хватило бы, чтобы сполна расплатиться с сэром Джоном и вернуть ему 300 или даже 400 фунтов за его 100. Все бы это я сделал, но случилось то, чего я никак не ожидал. Толпища мелких жучков прошлись по моей земле, а огромные стаи птиц склевали все семена и молодые побеги. Я потерял все, на что возлагал такие надежды. Мне нечем было расплатиться с сэром Джоном на следующий год. Я лишился всего. Он человек слова и тут же выставил меня за ворота, сказав, что эта потеха стоила потерянных денег. Его собаки гнались за мной по пятам и чуть не разорвали на куски. Собаки всегда приводили меня в ужас, потому что это хищные и злобные существа, которые всегда так и норовят цапнуть тебя или облаять. Джимми Барвик видел все это и его толстый живот так и трясся от смеха. Последние слова сэра Джона, когда я уходил, были: «Эй, ты, чванливая утка!» Эту историю Джимми Барвик рассказал потом в Байдфорде. Они так веселились, что я не мог этого больше вынести и решил перебраться в другое место. И что же! Даже ты, который, видимо по всему, не из этих краев, обращается ко мне с теми же самыми словами.

Фил размышлял над превратностями судьбы, по чьей воле он повторил те же слова.

— Кто такой этот сэр Джон? — спросил он.

Его собеседник обернулся и посмотрел на него:

— Кто такой сэр Джон? Похоже, ты пришел из мест, более далеких, чем я предполагал, раз ты не знаешь сэра Джона Бристоля.

— Сэр Джон Бристоль? Не думаю, что я когда-либо слышал это имя.

— Никогда не слышал о сэре Джоне Бристоле. Воистину, ты и впрямь пришел издалека. Он очень грубый человек. Я думаю, Бог специально погубил мой урожай, чтобы покарать за то, что я поступил на службу к такому жестокому и богохульному разбойнику, который не признает церкви и ни разу не держал в руках молитвенника.

— Кому же вы служите теперь? — спросил Фил.

— Я? Я мог бы стать умным, грамотным и верным управляющим. Вместо этого я учу сельских малышей и составляю гороскопы деревенским болванам. Так дорого я поплатился за злую шутку этого жестокого человека. «Это стоило таких денег», — сказал он. Если бы ему хватило ума и терпения подождать еще год, эти деньги вернулись бы ему золотыми гинеями. — Он закрыл глаза, откинул назад длинные волосы и прижал руки ко лбу. — Никогда, никогда не слышал такого оскорбительного обращения!

Филип Маршам окинул его взглядом и подумал, что такое длинноволосое чучело как нельзя лучше подходит для всяких шуток и розыгрышей.

Мимо них по дороге проходили люди — старик в повозке, женщина, двое мужчин, несущих бочонок, но Фил не замечал ни этих людей, ни своего длинноволосого знакомого. Он был слишком поглощен своими мыслями. Наконец его случайный попутчик поднялся, стиснул двумя руками книгу и нервно заговорил:

— Я должен идти, я должен идти. Они приближаются. Я умру скорее, чем избавлюсь от них. О, Боже милостивый! Они выследили меня. Если я пойду по дороге, то они меня схватят. Придется пробираться лесом и полями.

Он резко повернулся, нырнул в рощицу, поднялся на холм и быстро скрылся из виду. По его походке можно было догадаться, что он сильно напуган.

Мужчины на дороге поставили бочонок на землю рядом с собой и долго смеялись вслед удаляющейся фигуре, показывая на нее друг другу пальцами.



ГЛАВА 3

ДВА МОРЯКА НА СУШЕ

Эти двое хохотали так громко, что люди в четверти мили от них оглядывались, чтобы посмотреть, в чем дело. Прохожие кидали на них подозрительные взгляды и старались обходить стороной. Они же не замечали никого. Показывая пальцем в ту сторону, куда скрылся долговязый незнакомец, они просто давились от смеха. Потом они наклонились друг к другу и начали о чем-то шептаться.

Наконец они подняли головы и недоверчиво посмотрели на Филипа Маршама. Он знал такой тип людей и не испытывал перед ними никакого страха. На всякий случай, он проверил кинжал, уселся поудобнее, так, чтобы можно было быстро вскочить, и молча ждал, когда они подойдут ближе. Они направились к нему.

Впереди шел развязный, наглый толстяк, с красным лицом и заметным косоглазием. Второй был худощав, смугл, он меньше привлекал внимание, но его взгляд выдавал смелость и отвагу. У обоих были серьезные лица, которые никак не вязались с их недавним весельем. С первого взгляда было ясно, что оба сильно пьяны. Толстяк оглянулся назад и посмотрел на товарища. Тот легким пинком подтолкнул его вперед.

— Гм, — начал он хриплым голосом. — Мой юный друг, перед тобой два потерпевших кораблекрушение моряка, которые потеряли в море все, что у них было, и теперь вынуждены попрошайничать на дорогах, чтобы добраться из Лондона в порт Девона, где они, с Божьей милостью, смогут куда-нибудь устроиться. Они, гм, гм…

Он почесал затылок, прикрыл глаза, обернулся назад и отчаянно зашептал:

— Ну? С этим все нормально. Что дальше?

Второй сердито нахмурился и прошептал:

— Продолжай. Забыл что ли историю про бедствие, крушение, акул?

— Да, да! Пережитые беды, мой любезный джентльмен, затемнили мой рассудок. Как я уже говорил, мы прибыли из далеких южных морей. Оттуда, где раскаленное солнце заставляет несчастных моряков мучиться тропической лихорадкой. Свирепые ветра сбивают их с ног и кидают в пучину безжалостных волн. Ливневые дожди, гром и молнии преследуют их, но они стойко выдерживают их натиск, натягивая паруса и не смея покинуть палубу. Когда же они, измученные и промокшие, возвращаются в каюту, то их настигает лихорадка и цинга. Да, мы видели прожорливых акул, или морских собак, как их называют. Их всегда сопровождают стайки мелких рыб-лоцманов, которые указывают им жертву. На наших глазах акула жадно заглотила нашего товарища и он исчез в ее зубастой пасти. Юный друг, из тех далеких и опасных морей мы привезли для тебя изысканные лакомства. Если ты пожертвуешь нам золотую гинею, то окажешь тем самым неоценимую услугу. Если же не окажется гинеи, то подойдет крона. А если нет, то и шиллинг, или полшиллинга. Любая, даже самая ничтожная сумма, будет кстати двум несчастным морякам.

Они молча уставились на Филипа Маршама. Он выслушал их и сразу же ему на ум пришло около дюжины подобных историй. Их рассказывали моряки-неудачники, которые бросили море и отправились бродяжничать по королевству. Такой образ жизни был Филипу не по душе даже сейчас, когда он сам был оторван от моря. Он понял их игру и знал, что козыри на его стороне, поэтому отклонился назад, спокойно посмотрел на них и улыбнулся.

— Как? — взорвался толстяк. — Ты смеешься над нашими бедами? Да я в свое время проткнул одного искусного итальянского фехтовальщика. На каждой второй ярмарке в Англии главный приз был мой.

Его спутник положил ему руку на плечо и гневно прошептал на ухо:

— Перестань! Это простой деревенский парень. Через пару минут он будет наш.

Фил снова улыбнулся и спокойно произнес:

— Вы никогда не слышали, как человек сидящий на грот-матче, кричит вниз: «Врун! Врун!», а тот потом целую неделю драит палубу и чистит цепи. Больше того, я уверен, что вас не раз сажали в кандалы или запирали в трюме. Адмирал, наверняка, наслышан о вас.

Лица моряков вытянулись. Толстяк, выступавший оратором, открыл рот, но не смог произнести ни слова. А второй, худой и смуглый, начал смеяться. Он смеялся до тех пор, пока у него не подкосились ноги.

— Мы охотились на фазана, а схватили ястреба, — закричал он. — Откуда ты, храбрый юноша, и что здесь делаешь?

— Я выдаю себя за крестьянина. У меня были свои причины, чтобы покинуть Лондон…

Худой снова захохотал. Ну что же, кажется, мы все трое из одного теста. У Мартина и у меня тоже нашлись причины покинуть Лондон. А тебе, похоже, в свое время довелось попробовать морской соли. И не говори, что это неправда. Ты так огорошил Мартина, что его паруса совсем обвисли. Здорово сработано, твоя взяла. Послушай, зачем тебе сельская жизнь, пойдем с нами. — Он вытянул руку и вопросительно посмотрел на Фила. — Мы знаем одно судно, которое скоро отплывает из Байдфорда. Готов поклясться, что для такого крепкого парня как ты, там найдется местечко.

Фил лежал, прислонившись спиной к небольшому холмику. Он перевел глаза с красного, разъяренного лица толстяка на худое смелое лицо его спутника и опять посмотрел вдаль. Там, насколько хватало взора, расстилались равнины, холмы, покрытые зелеными деревьями и вспаханные поля, а между ними петляла длинная дорога. По этой извилистой дороге можно было пройти всю Англию — от Ла-Манша до Северна. Фил вспомнил, как они встали на якорь в Бристоле. Сквозь туман он видел, как впереди возвышается Ланди Айлэнд. Перед ним лежала чудесная страна. Ветер из долины доносил нежный аромат травы и цветущих деревьев, но домом Фила всегда было море. Он чувствовал, что тоскует по нему. Слушая громкие разглагольствования своего полоумного знакомого о пашне и семенах, он еще больше укрепился в мысли, что сельская жизнь не для него. Эти двое были не самой подходящей компанией, но он знавал и хуже. Он совсем заблудился в бесконечных дорогах и равнинах, бесчисленных холмах, лесах и деревушках, похожих одна на другую. Ему нужно было выбраться на волю и он был готов довериться любому лоцману, который укажет ему курс. Что касается компании, то такие он встречал и прежде. Хотя его предки и были людьми знатными, его отец вел довольно суровую жизнь. Фил с детства привык мириться с грязными шутками и грубыми разговорами.

Худой продолжал улыбаться, а Мартин все еще злился, но на него никто не обращал внимания.

— Я составлю вам компанию, но… — В его голову начали закрадываться сомнения: протрезвев они могли изменить решение.

— Нет, никаких «но».

— У меня нет ни денег, ни вещей для дороги.

— У нас тоже. Нет, нет не думай — я не настолько пьян, чтобы не знать, что я говорю, — он довольно хмыкнул, когда увидел, что его проницательность помогла Филу побороть сомнения.

Фил встал и посмотрел на них. Он был одного с ними роста, разве что постройнее. Толстяк Мартин, как оказалось, был настолько пьян, что едва владел собой. Второй же сохранял ясность рассудка.

— Так как же насчет того, что у меня нет денег?

— Значит, у нас много общего.

Они вернулись на главную дорогу. Мартин и худой взяли бочонок за ручки, и втроем они двинулись в путь. Бочонок был тяжелый и шли они медленно.

Денек сегодня жаркий, да и дорога пыльная.

— Я должен сделать глоток, — сказал наконец Мартин.

Они остановились и поставили бочонок на землю.

— Ты должен заплатить, — ответил худой. Мартин вытащил из кармана монету и протянул ее худому, налил себе полную кружку и залпом осушил ее. Потом он потряс бочонок. По звуку было ясно, что там почти ничего не осталось.

Они прошли еще немного, и вот худой остановился:

— Я тоже, пожалуй, выпью. — Он достал монету, отдал ее Мартину, наполнил кружку и осушил ее.

Оба посмотрели на Фила.

— Два пенса за чашку, — сказал худой. — У тебя есть два пенса?

Фил покачал головой и они пошли дальше. По дороге они останавливались еще три раза. Монета переходила из рук в руки и они попеременно пили. Речь Мартина становилась бессвязной, лицо его спутника раскраснелось.

— Ни о ком из нас, — заговорил худой, размахивая рукой, — нельзя сказать, что он пьяница. В этот раз для этого есть основания. Если любой болван, сказал я себе, может купить хорошее вино по полкроны за бочонок и продать его с выручкой по два пенса за кружку, то почему мы не можем так сделать? Мы сложили наши деньги, купили вино и отправились в путь, чтобы его продать. Тут на Мартина напала жажда и уже не отпускала его. Тогда я сказал: «С любого из нас — по пенсу за кружку». «Ну что ж», — ответил он…

Здесь худой понизил голос и прошептал Филу на ухо: «Временами он на редкость глуп». «Ну что ж», — он опять заговорил громко, — сказал Мартин. «Вот тебе пенс». Потом я ему дал этот пенс за вино, которое я выпил. Не успели мы далеко уйти, как меня осенила гениальная мысль — чем больше мы пьем, тем больше мы зарабатываем.

Он опять понизил голос и оттащил Фила в сторону.

— Несколько кружек просветлили мой ум, и я понял, что он не так уж и глуп. — Худой заговорил в полный голос: — Поэтому ничего удивительного в том, что многие хотят обзавестись пивной или таверной.

Никогда вы не встретите более яркого примера одурманенной головы! Они передавали друг другу одну единственную монету, выпили весь запас вина, который намеревались продать, и пребывали в полной уверенности, что получили огромную прибыль от своего предприятия. Бочонок уже был почти пуст, и Фил с нетерпением ждал, чем все это закончится.

Они снова остановились. Мартин достал пенс, протянул его худому и налил вино в кружку. В бочонке булькнуло в последний раз. Теперь он был пуст. Кружка наполнилась наполовину.

— Здесь не хватает, — пробормотал он. — Ну ладно. Он опорожнил кружку и вытер мокрые усы.

— А теперь, — сказал худой, — покажи-ка свое серебро. Посчитай и раздели.

— Оно все у тебя.

Глаза Мартина закрылись, голова опустилась на грудь. Тяжело дыша, он сел на обочину.

— Да ты пьян. Давай сюда свой кошелек, разделим все пополам. — Своим затуманенным рассудком худой мог ухватить только то, что Мартин скрывает от него их общую прибыль от торговли. У него был острый ум и сильная воля. Его рассудок долго сопротивлялся винному дурману, но вино — хитрый и опасный враг и его не так легко одолеть. Медленно подтачивая фундамент, оно может сломить самую высокую крепость. Худой еще держался на ногах, но был пьян также, как и его товарищ, и поэтому не мог найти ошибку в своих рассуждениях.

На все это Мартин не обращал никакого внимания. Он прикрыл глаза рукой, глубоко вздохнул, и промычал, обращаясь, по-видимому, к Филу:

— Ты когда-нибудь видел, как человек танцует в воздухе? Да, виселица, это такое зрелище, от которого захватывает дух и холодеет в груди.

— Тьфу ты! — худой склонился над Мартином и запустил руку ему в карман. — Где ты его спрятал? — злобно прошептал он.

Мартин попытался встать, но не смог. Падая, он случайно задел худого по лицу. Тот тут же выхватил нож и приставил его к ребрам Мартина. На багровом лице Мартина проступила мертвенная бледность.

— Отпусти меня! — заорал он. — Убери нож, ты, безмозглый осел. Будь ты трижды проклят! У меня ничего нет. Ты, Том, так подло использовал меня! — Он развалился на спине и пытался увернуться от ножа, как жирный, неуклюжий боров.

На лице худого появилась улыбка. В этот момент он показался Филу похожим на дьявола с картинок из старинных книг. Он держал нож у самой груди толстяка. Тот лежал на земле, съежившись. Худой уже готов был всадить в него нож, но Мартин успел вовремя схватить его за руку. Он презрительно усмехнулся, освободил жертву и выпрямился. На ноже осталась кровь.

— Свинья! — прошептал он. — Посмотри! Тебя даже противно убивать. Твоя кровь только испачкает нож.

С этими словами он плюнул прямо в лицо толстяку, развернулся и пошел прочь.

Фил и Мартин молча смотрели ему вслед. Толстяк окончательно протрезвел, пережив опасность. Худой ни разу не оглянулся. Они видели только его спину, пока он совсем не скрылся из виду.

Мартин все еще был смертельно бледен. Он потер грудь, куда ткнулся нож и несколько раз жадно глотнул воздух. Затем тяжело вздохнул:

— Фу! Слава Богу, он ушел!

Он быстро перекрестился, как будто боясь, что Фил заметит это.

— Слава Богу, он ушел! У него злобный нрав. Он готов убить за одно только слово, если будет в плохом настроении. Я думал, что я уже покойник. Фу!

Его щеки снова порозовели, а глаза хитро и озорно заблестели.

— Мы встретимся с ним в Байдфорде и опять будем вместе. Он убьет за одно слово, даже мысль, но он никогда не держит зла — тем более на друга. Мы найдем крышу, чтобы переночевать сегодня, а с рассветом тронемся в путь.



ГЛАВА 4

ДЕВУШКА ИЗ ГОСТИНИЦЫ

К вечеру они подошли к гостинице. Здесь Мартин намеревался разузнать, куда им двигаться дальше. Мимо них по сельской улочке с грохотом проехала карета, запряженная двумя лошадьми, и остановилась у ворот. Раздались крики и возгласы. Конюхи из конюшни поспешили к лошадям. Сам хозяин вышел из дома и встал у дверей кареты, чтобы поприветствовать своих гостей. Слуги бросились разгружать чемоданы. Надо всей этой суетой, гордо скрестив на груди руки, восседал кучер в ливрее. Из кареты вышел пожилой господин и галантно подал руку своей даме. Вся процессия, состоящая из гостей, хозяина и слуг, проследовала в гостиную, где в камине мягко горел огонь. Конюхи взяли лошадей под уздцы, кучер натянул поводья и экипаж отправился в конюшни.

Все это наблюдали два утомленных долгой пешей дорогой путника. В суматохе и сутолоке их никто не заметил. Они молча направились к задней части дома. Когда они проходили мимо тускло освещенного окна, Мартин быстро огляделся по сторонам, подбежал к окну и заглянул в него. По-видимому, он не нашел того, что искал, потому что вернулся хмурый. Они направились в противоположную от конюшен сторону и опять их никто не заметил. Мартин повторил свой маневр и у второго окна, и у третьего, но опять остался недоволен. Он помрачнел еще больше. Наконец, они подошли к окну, в котором свет горел ярче. Мартин приблизился к нему с особой осторожностью. Он пригнулся к самой земле, потом медленно поднял голову и одним глазом заглянул в комнату. Внутри ярко горел свет. В комнате стоял шум, гам и суета. Мартин пробыл под окном довольно долго, то опуская голову, то вновь заглядывая внутрь. Когда он вернулся, мрачное выражение на его лице сменила улыбка.

— Она там, — прошептал он. — Теперь мы на верном пути — никаких скал или подводных камней.

Он завернул за угол и подошел к двери, ведущей на кухню. В конюшнях горел свет и было слышно, как там громко разговаривают люди. Дверь в кухню оставалась приоткрытой и оттуда доносился звон посуды и запах готовящейся пищи. Хозяйка громко раздавала указания, и служанки суетливо исполняли их.

С беспечным видом и заискивающей улыбкой Мартин подошел к двери, постучал и немного подождал. На его: стук никто не отреагировал. Улыбка на его лице вновь сменилась угрюмостью. Он постучал еще раз, сильнее. Во дворе раздался какой-то шум. Несколько мужчин пошли к воротам конюшни посмотреть, в чем дело. Звуки на кухне затихли и послышались приближающие шаги. Чья-то рука уверенно распахнула дверь. На пороге появилась женщина:

— Что тебе надо? Честные люди заходят с парадного входа, а не подкрадываются сзади.

На секунду Мартин нахмурился, но потом снова заулыбался:

— Здесь два господина, хозяйка, и, если вам будет угодно, они хотели бы поговорить с Нэлли Энтик.

— Господина!? Ха-ха! — загоготала она. — Да эти господа оберут бедную девушку до нитки и глазом не моргнут.

Из конюший вышли двое мужчин. Служанки на кухне оставили работу и хихикали. Мартин не нашелся, что ответить, и покраснел еще больше, чем раньше. Хозяйка заметила это и заорала так, что было слышно в другом конце дома:

— Нэлли Энтик! Нэлли! Черт бы побрал эту девку! Она что, оглохла? Нэлли Энтик, здесь в кухне один господин. Он хочет поговорить с тобой. У него такая красная физиономия, что хоть прикуривай от нее.

Из кухни раздался дружный смех, а из конюшни — грубый хохот. Филип Маршам решил отойти в тень. Ему не хотелось быть замеченным рядом с человеком, который навлек на себя столько насмешек. Мартин, в свою очередь, гордо и хвастливо выступил вперед. В это время на лестнице послышались быстрые, легкие шаги и из кухни вышла девушка. На ее лице было явное раздражение, но, как ни странно, оно придавало ей особую прелесть.

— Где этот негодяй? — она вышла на порог и лицом к лицу столкнулась с Мартином.

— Так это ты? — она ухмыльнулась. — Я так и думала! Ну… — Она вдруг замолчала, заметив Фила. Он стоял в тени, чуть поодаль. — Кто это? — спросила девушка. Хозяйка вернулась на кухню. Девушки опять принялись за работу, а мужчины скрылись в конюшне.

— Он такой же негодяй. — Мартин разозлился и схватил ее за руку. — Так-то ты встречаешь старых знакомых? Мне грубишь, а ему мило улыбаешься!

Она выхватила руку и дала ему такую пощечину, что он закачался. Нельзя сказать, что ему это понравилось, но он сдержал ярость.

— Ладно, цыпочка, — начал он заискивающе. — Забудем старое. Скажи лучше, не протянет ли он руку помощи своему брату?

Девушка рассмеялась.

— Последний раз, когда он вспоминал о тебе, он сказал, что сам заплатит могильщику, чтобы тот выкопал для тебя яму, и сделает это с большим удовольствием. Когда же все будет кончено, он даже камня не поставит на том месте. И если весь свет забудет о тебе так же скоро, как и он, то тем лучше для света.

— Нет, он не мог говорить это серьезно.

— Говорил же.

Мартин грубо выругался. Из кухни раздался голос хозяйки:

— Нэлли Энтик, Нэлли! Бездельница! Заканчивай!

— Иди в конюшню, — прошептала девушка. — Скажи им, что я велела тебе подождать там. Через час она успокоится. Может быть, я даже смогу провести тебя внутрь.

Она еще раз быстро взглянула на стройную фигуру Фила, улыбнулась и скрылась в кухне.

Фил и Мартин вошли в конюшню и сели на скамью у стены. Никто из находившихся там не удостоил вниманием двух незнакомцев в поношенных сюртуках и запыленных ботинках. Люди в конюшне были преисполнены такой гордости, как если бы служили во дворце. Они вели разговоры о скачках, охоте и ярмарочных базарах. Лошади мирно жевали овес. Все было пропитано конским запахом. В это время из гостиницы пришел кучер в ливрее. Вид у него был важный, холеный и надменный. Это вызывало уважение конюхов и они закивали ему головами и поприветствовали его. Он вальяжно уселся среди них и завел разговор о погоде и дорогах. Он чувствовал себя расковано, как человек, который знает свое место в обществе. Конюхи смотрели на него как на важную персону и ему хотелось быть великодушным с ними.

— Издалека приехали? — спросил его морщинистый старик.

— Да, из Ларвуда.

— Лошади хорошо перенесли дорогу? Все-таки день пути.

— Да, лошади отличные. Но многое зависит от умелого возничего. Важно, кто держит поводья. — Он покровительственно окинул взглядом собравшихся. — Да, возничий и кормежка. — Он кивнул одному из мужчин. — Очень важно, чтобы вечером лошадей хорошо накормили. Насыпьте им в кормушку отборной ячменной соломы или пшеницы и оставьте их. Увидите, для них нет ничего более полезного, чем сытная еда и хороший отдых. Отдых и кормежка — все, что им нужно, чтобы завтра снова отправиться в путь.

Раздались дружные возгласы одобрения.

— Далеко едите? — опять спросил кто-то.

— Да, в Линкольн.

По конюшне прошел удивленный шепот. Уважение к кучеру выросло еще больше.

— Давно в пути?

— Да, ровно шесть недель.

— Нужны немалые деньги, чтобы так путешествовать.

— Да, да. — Он снисходительно улыбнулся. — В Англии найдется мало священников, которые могут позволить себе поездку на остров Уайт. Преподобный доктор Маршам может. Он не из тех, кто станет скупиться, когда его жена больна. Он посетил немало известных домов и я повидал много почтенных господ, пока мы были в пути.

Фил поднял глаза и спросил:

— А где живет этот доктор Маршам?

Бесцеремонность, с которой молодой человек обратился к такой могущественной персоне в ливрее, возмутила всех присутствующих. Больше всех это задело, пожалуй, саму персону. Кучер презрительно поднял брови и ответил с таким видом, чтобы показать всем, что он выше всяких условностей.

— Он прибыл из таких мест, молодой человек, о которых вы, наверняка, и слыхом не слыхивали, поскольку не высовываете нос дальше своего дома. Из Литтл Гримсби.

Мартин посмотрел на Фила:

— У вас, кажется, одна фамилия. Ты когда-нибудь был в Литтл Гримсби?

— Никогда.

На этом они забыли о Филипе Маршаме. Во всяком случае, они вели себя так, как если бы его не было вовсе.

— Мало кто из священников ездит в собственной карете, — сказал один из присутствующих с преувеличенным подобострастием, чтобы снискать к себе благосклонность кучера.

— Да, очень немногие, — ответил тот, улыбаясь. — У доктора Маршама хорошие связи. Несколько лет назад один его дальний родственник оставил ему приличное состояние, хотя оно у него и без того было одним из самых больших в стране. В его жилах течет самая благородная кровь Англии. Вы удивитесь, если я вам назову те семьи, с которыми он состоит в родстве.

Разговор продолжался в том же духе. В этот момент из темноты появился мальчик. Он нашел Мартина, тронул его за плечо и сделал знак рукой. Мартин, который давно подавлял в себе негодование, встал.

— Пора. Давно пора.

Шатаясь, он протиснулся сквозь кучку сидящих к выходу, но тут заметил, что потерял Фила, и обернулся. Фил продолжал сидеть на скамье и пристально смотрел на сбрую, висевшую напротив него на стене.

— Давай же, — закричал Мартин, — давай, поторапливайся! Ты что, голову потерял?

Фил быстро очнулся, встал и вышел вслед за Мартином из конюшни. Он был настолько поглощен своими мыслями, что не видел ничего вокруг себя и слепо следовал по пятам за Мартином. Не слышал он и того, как дружно рассмеялись конюхи ему вслед.

Мальчик привел их на кухню. Там на широком столе уже стояли тарелки. Нэлли Энтик была одна и поджидала их. Мартина она встретила холодно, а вот на Фила посмотрела с нескрываемым любопытством. Юноша сел в углу рядом с камином, где еще недавно на вертеле жарилось мясо. Нэлли поставила перед ними кувшин с пивом и все, что осталось от пирога с олениной.

Мартин жадно набросился на еду. При этом он что-то вполголоса нашептывал девушке. Она отвечала ему коротко и сухо. Мартин вышел из себя, отставил в сторону пиво и зарычал:

— Ведьма! Смотришь на него!? Он опять витает в облаках.

Фил поднял голову и встретил прямой взгляд девушки. Она была хороша собой. Фил откинулся на стуле и улыбнулся.

— Те двое гостей, что приехали сегодня в карете, уже легли спать? — спросил он.

— Откуда мне знать?

Его вопрос озадачил ее. Она взглянула на него из-под длинных ресниц, как будто искала какой-то скрытый смысл в его словах. Она прекрасно знала, что глаза — ее самое меткое оружие, которое бьет прямо в цель. Она не ошиблась и на этот раз.

Фил снова посмотрел на нее и отметил красивую посадку ее головки, изгиб шеи и плеч, полную грудь и обнаженные руки. Но мысли его были все время направлены на другое.

— Я хочу увидеть их, но так, чтобы никто об этом не узнал, даже они. Только ты и я, — сказал он тихо.

Он принял правила игры, предложенные ею, хотя и не получал от этого большого удовольствия. Он улыбнулся про себя.

Она снова взглянула на него из-под длинных ресниц.

Он ответил ей тем же.

— Пойдем, — прошептала она.

Мартин оторвался от пива и недовольно запыхтел. Нэлли нетерпеливо отмахнулась от него, вышла из кухни и направилась вперед по длинному коридору. Фил неотступно следовал за ней. Она остановилась, прижала палец к губам, неслышно открыла дверь и указала ему внутрь. При этом она глазами умоляла его двигаться как можно тише.

Фил прошел через дверь. Пол под ним слегка заскрипел. Вторая дверь вела в гостиную и была приоткрыта. Он увидел седобородого старика с длинными белыми волосами. Годы наложили свою печать на его лицо. Возможно, это были годы разочарований и волнений. Его глаза были закрыты. Он дремал. По другую сторону от камина, на стуле, сидела дама. Через приоткрытую дверь Фил мог видеть лишь подол ее дорогого платья.

В душе у него было полное смятение. В горле стоял комок. Все произошло так неожиданно, так странно, что Филу казалось, что это случилось не с ним. Он дотронулся до стены, чтобы проверить, не сон ли это. Если бы он остался в школе, как того желал отец, и вернулся потом в Литтл Гримсби, что бы из этого вышло? Кто знает? Но нет! Сейчас он нищий бродяга, скитающийся по дорогам Англии. В душе у него происходила борьба. Ему то хотелось все рассказать старикам, то провалиться сквозь землю. Его веселого, никогда не унывающего отца уже не было. Он был один в целом мире. Его спасло только случайное знакомство на дороге. И еще неизвестно, что лучше — полное одиночество или такой приятель. Он смотрел на доброе лицо дремлющего старика и думал о том, какое безумие увело Тома Маршама из родного дома. Может быть, за этим стояло нечто большее, чем просто каприз? Может быть, образ жизни сельского священника настолько претил ему, что довел до отчаяния? Фил вспомнил о Мартине, который сейчас пил на кухне, и в нем вспыхнуло отвращение. Но, в конце концов, его отец тоже водил такие компании, хотя сына приучал к более достойным делам. Несмотря на благие намерения, неугомонная и безрассудно смелая кровь его отца толкала мальчика на извилистые тропки. Комок подступил к горлу Фила и мешал ему дышать, но тут в нем проснулась отчаянная гордость за своего отца. Он прекрасно понимал, что у Тома Маршама были свои недостатки. Даже такие, за которые перед ним закрылись двери родного дома в Литтл Гримсби, но он был хорошим человеком и его сын был ему предан.

Девушка уже начала волноваться. Она яростно потянула Фила за рукав, боясь произнести слово. Он бесшумно отступил назад и закрыл дверь. В этот мир он только что мог войти и сам не захотел этого. С собой он унес ту тайну, которая могла принести успокоение двум одиноким сердцам. Пусть даже печальное и горестное успокоение.

В коридоре он остановился, девушка — рядом с ним. Вокруг никого не было. Он поцеловал ее, и она охотно приняла его поцелуй. Чувства его смешались. На первом месте были еще мысли о доме в Литтл Гримсби и погибшем отце, но, несмотря на это, он уже думал о том, как вернется сюда и женится на девушке. С того самого момента, как он закрыл дверь в мир, куда не пожелал войти, его заветной мечтой стало обрести пристанище, где он мог бы укрыться в трудные дни. Ему понравилась эта девушка и она ответила ему взаимностью. Он в точности повторил судьбу отца и пал жертвой прекрасных глаз служанки как раз в тот момент, когда Литтл Гримсби был как нельзя ближе. Они снова вернулись на кухню и старались делать вид, будто ничего не случилось. Мартин заметил их порозовевшие щеки и усмехнулся.

— Переночуешь на сеновале, — прошептала она и обернулась к Мартину. — Я скажу ему утром и передам тебе, что он ответил.

Они снова пошли за мальчиком на задний двор к конюшням. Там они забрались по лестнице на сеновал и легли на стог. Каждый думал о своем. Внизу конюхи продолжали разговаривать о своих делах. Лошади нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Мальчик побежал передавать сообщение.



ГЛАВА 5

СЭР ДЖОН БРИСТОЛЬ

На рассвете на небе не было ни облачка. То здесь, то там раздавались призывные крики петухов. Дневной свет постепенно разливался по спящей деревне и придорожной гостинице и проникал в конюшню, где лошади мирно жевали сено и беспокойно переминались с ноги на ногу. Звезды становились бледнее и постепенно исчезли совсем. Восток из розового окрасился в золотистый цвет. Темные холмы обрели ясные очертания. Деревня просыпалась.

Хозяин гостиницы спустился вниз, потирая глаза и зевая. В гостинице убирались служанки. Одна, еще сонная, чистила камин, а другая вытирала со стола, за которым вчера засиделись двое гостей. Хозяин был в дурном настроении и искал, к чему бы придраться. В гостиной все было в порядке. Он не нашел повода, чтобы выразить свое недовольство, и через длинный коридор направился на кухню.

Там, на столе он увидел свечу, которая почти сгорела и медленно оплывала в розетку. Он закричал, что это расточительство и протянул руку, чтобы потушить пламя, но тут он заметил мальчика, который сидел на стуле и крепко спал.

— Эй! — заорал хозяин.

Мальчик дернулся, проснулся и широко открыл глаза от страха.

— Где, черт возьми, ты шлялся этой ночью? — взревел хозяин.

Мальчик разразился слезами.

— Было так темно, — заскулил он, — а дорога такая длинная. Но я дошел, разыскал его и передал сообщение. Он ужасно ругался и приказал мне, чтобы я передал тому, кто послал меня, чтоб он убирался… Я даже не могу повторить, какими словами он ругался. Он приказал передать Нэлли Энтик, что он ей отомстит за то, что она связалась с таким типом, как его брат.

— Ага! — воскликнул хозяин, затягивая пояс на брюках. — Сдается мне, что здесь творится что-то неладное. Где Нэлли Энтик? Нэлли Энтик, эй, где ты?

Его голос громом разлетался по дому. В окнах задребезжали стекла. Мальчик задрожал от ужаса. Хозяйка и служанки спустились вниз. Собрались все — кроме Нэлли Энтик.

— Нэлли Энтик! Где Нэлли Энтик, я спрашиваю? Черт ее подери, где она?

В комнату вошли заспанные конюхи и кучер, который впопыхах никак не мог правильно надеть свою ливрею. Нэлли Энтик не появилась.

Она поздно легла этой ночью и плохо спала. Ее ни на минуту не оставляли сомнения. Она встала сразу же после хозяина, спустилась за ним и подслушивала у двери, пока не подтвердились ее самые худшие опасения. Тогда она быстро выбежала из дома и бросилась в конюшню. Там она, стараясь не разбудить остальных, позвала Мартина:

— Мартин! Мартин! Проснись же, или они схватят тебя! Мартин, проснись же!

Хозяин же в ярости схватил мальчишку и стал таскать его за ухо.

— Ну, сударь, — приговаривал он при этом, — кто это здесь так визжит и вопит? Я думаю, крепкая палка пойдет тебе на пользу!

— Отпустите меня! — ныл мальчик. — Она убьет меня! Я все расскажу!

— Попробуй только не рассказать, глупое отродье, и я разделаю тебя на куски, как телятину.

Хозяин окончательно рассвирепел. Он держал несчастного мальчика за ухо и уже протянул руку за острым ножом.

— Я расскажу, расскажу. Там два человека. Они спят на сеновале.

— Ха! Так-то.

С этими словами он отпустил свою жертву и с ножом в руке вылетел из кухни. Все домашние бросились за ним. Постояльцы, которые до этого мирно спали, теперь проснулись и выглядывали из окон.

Хозяин оглашал криком весь двор. Нэлли Энтик, услышав его рев, пулей вылетела из конюшни. Он не заметил ее, взобрался по лестнице и стал бешено втыкать нож в сено направо и налево.

— Вот тебе, вот, — кричал он. — Вот вам, собаки, получайте!

Двое спящих на другой стороне стога проснулись и вытаращили глаза. Мартин закопался в сено, перекрестился и опасливо посмотрел на Фила. Он был мертвенно бледен, его руки беспомощно тряслись.

— Он что-нибудь говорил про виселицу? — спросил он шепотом.

Филип Маршам не ответил своему случайному знакомому. Он уже три раза видел, как тот трусит при малейшей опасности. Было совершенно ясно, что происходит — их загнали в угол, как крыс. Фил слегка приподнялся. Копна сена скрывала его. Он присел на корточки и собрал в охапку столько соломы, сколько мог схватить.

Хозяин ругался самыми грязными словами, размахивал ножом, подступая все ближе и ближе. Он уже обошел стог, увидев Мартина и Фила, издал победный крик и ринулся с ножом в руке прямо на них. Не успел он сделать несколько шагов, как Фил вскочил. В руках он держал охапку сена. Чтобы хоть как-то защитить себя, он кинул ее прямо в лицо нападавшему.

Хозяин потерял равновесие и упал. Юноша схватил его за руку, ловко отобрал нож и отшвырнул его в самый дальний угол сеновала.

— На помощь! Измена! Убийство! Воры!

Филип схватил хозяина гостиницы поперек горла и стал вдавливать его в сено. Мартин выбрался из-за стога. Фил ослабил хватку и отпустил свою задыхающеюся жертву. В руке Фила заблестел кинжал. Вдвоем они спрыгнули вниз и беспрепятственно вышли из конюшни. Никто не посмел встать на пути юноши, вооруженного кинжалом.

У ворот они увидели Нэлли Энтик. Она в ужасе прижала руки к груди и закричала Мартину:

— Он ничего тебе не сделает. Что он может!?

Филу она не сказала ничего, а он прошептал:

— Я вернусь и женюсь на тебе.

Она улыбнулась.

— Ты будешь меня ждать? — прошептал он и поцеловал ее.

Она кивнула. Он снова поцеловал ее и пустился вдогонку за Мартином.

Когда деревня уже была позади, они остановились, чтобы отдохнуть и перевести дыхание. Мартин прислонился к дереву и вытер пот со лба.

— Будь у меня шпага, — произнес он, — я бы показал им, мерзкие людишки!

— Кажется, твой брат, от которого мы столько натерпелись, не очень-то тебя жалует. — Фил улыбнулся. Мартин ничего не ответил, а только выругался и сел на камень.

Слева от них оставалась деревня, из которой они сбежали. Солнце стояло еще низко, но в чистом утреннем воздухе были отчетливо видны соломенные крыши домов и церковный шпиль. Над трубами вился дымок. Первые звуки пробуждающейся жизни долетели до ушей двух бродяг на пустынной дороге. Из леса доносился звонкий, громкий стук дятла. На болоте дружно квакали лягушки.

Справа от них, вдали, стояла усадьба, рядом с которой паслись коровы. Бегающий взгляд Мартина переметнулся с коров в сторону большого лесистого парка, который находился слева на холме.

— Голодным я не пойду, — возмутился он. — Во всем виноват его дурной нрав. Еще посмотрим, что из этого выйдет.

Он поднялся и повернулся налево. Фил последовал за ним.

Так они пришли прямо к парку, который видели издали.

— Еще посмотрим, что из этого выйдет.

С этими словами он свернул с дороги на опушку и вошел в лес. Оба скрылись в густой тени деревьев. Солнце уже совсем поднялось. Над их головами весело порхали, и щебетали птицы, но они их не замечали. Мартин вытащил из кармана кусок крепкой веревки, огляделся вокруг, покрутил головой и направился к перелеску.

— Мне все равно, кто — заяц или фазан. Здесь мы расставим наши сети — здесь и здесь.

Он сломал ветку, завязал на ней веревку и сделал петлю.

— Сюда должна попасть зверюшка, — продолжал он. — Здесь же, с Божьей помощью, мы и позавтракаем.

Мартин закрепил свою ловушку и успокоился. Они молча отошли в сторону и присели на небольшом холмике, откуда могли видеть всю поляну. Вокруг желтели нарциссы.

Настроение и у Фила, и у Мартина было мрачное. Уже стоял день, а у них с утра во рту не было ни крошки.

Спустя некоторое время Мартин бесшумно исчез, но скоро вернулся. Лицо его было мрачнее прежнего. Он проверял сети три раза, и каждый раз так ловко, что не шелохнулся ни один листок. Это красноречиво говорило о том, что он опытный браконьер. С каждым разом его лицо выражало все большее недовольство.

— Человек должен есть, — сказал он наконец. — И я буду есть здесь, на зло ему, на его собственной земле. Да, да и оставлю шкуру или кишки, чтобы он удивился. Но есть и другой путь; правда не такой безопасный.

Они спустились с холма и направились вниз к лугу.

— Ты ляжешь здесь и будешь ждать, — прошептал Мартин.

В одной руке он зажал дубинку, а в карманы набрал камней. Так он начал кружить по роще. Это был одному ему ведомый способ охоты. К нему вернулась его прежняя напускная храбрость. Теперь он был полон мужества и силы. Фил лег на землю и улыбался, слыша как Мартин пыхтит в лесу.

В лесу послышалось хлопанье крыльев. Мартин что-то пробурчал. Потом раздался стук камня по дереву и опять хлопанье крыльев. Потом сквозь листву до юноши донесся глухой стук. Что-то тяжелое упало на землю и Мартин радостно закричал.

Он выбежал из леса, высоко держа крупного фазана и завопил:

— Вот отличное мясо.

Но тут за его спиной раздались тяжелые шаги. Мартин быстро оглянулся, швырнул фазана в лицо преследователю и припустился бежать, как молодой жеребец. Фил вскочил и не мог не удержаться от смеха, видя как удирает Мартин. Сам он не собирался бежать, хотя сторож уже был около него. Фил слегка отступил в сторону, попятился назад к тому месту, где Мартин бросил дубинку, схватил ее и развернулся лицом к сторожу. В лесу он успел заметить какие-то фигуры и слышал голоса, но у него не было времени на раздумья. Только сейчас Фил увидел, что сторож был никто иной, как тот крестьянин, который принес ружье в пивную к Молли Стивенс. Перед ним стоял Джимми Барвик. Сторож Барвик, похоже, тоже заметил что-то знакомое в своем противнике, но ему потребовалось еще некоторое время, чтобы вспомнить, где и когда он его видел. Он даже остановился на мгновение, так велико было его удивление, но потом бросился на Фила с удвоенной яростью. Его палка с треском сломалась о дубинку Фила и он упал к ногам юноши.

Фил отбросил дубинку и вовремя отскочил. Он успел обхватить Барвика сзади. Его рук хватило, чтобы обхватить его толстый живот. Железная хватка юноши почта обезоружила сторожа. Так они раскачивались взад-вперед, но тут Барвик неожиданно схватил Фила за волосы, оторвал от земли, а сам наклонился вперед. Потом он резко упал на спину. Фил, наверное, расшибся бы насмерть, но он успел увернуться.

Оба быстро вскочили на ноги. Сторож уже тяжело дышал, но Фил долгое время не ел и поэтому сильно ослаб. Барвик снова стал наступать на него. Фил нащупал кинжал, но решил не вынимать его. Барвик замахнулся. Фил схватил его за руку, слегка развернулся и присел. Сторож потерял равновесие и перевернулся через голову Фила. Это был ловкий прием, но у Фила уже не было сил, чтобы привстать в тот момент, когда его противник падал. Это бы отбросило Барвика дальше. Вместо того, чтобы переломать себе кости, сторож упал и уткнулся носом в землю.

Барвик поднялся. Лицо его было испачкано кровью и грязью, а в руках он держал нож. Глаза Филипа засверкали как угли на его бледном лице. Он ни отступил ни на шаг, а тоже выхватил свой кинжал.

Они нетерпеливо ждали, кто же начнет первым, как вдруг до них донеслись крики:

— Эй! Эй!

Они замерли и посмотрели в ту сторону, откуда раздались крики. Фил оставался настороже. Краем глаза он видел, как Барвик наступает на него. Он отступил назад и отбил удар Барвика.

— Стойте! Не делайте этого! Это мерзко, Барвик! Еще раз увижу такое, и я тебя выгоню.

Барвик сник.

— Да, сэр Джон, да, сэр Джон, но браконьер, браконьер, сэр Джон… — бормотал он, запинаясь.

— Мерзость всегда мерзость.

На говорившем был красный плащ с серебряными галунами. Седые кудри выбивались из-под широкой шляпы. У него было такое лицо, когда он смотрел на Барвика, что тот отступил и прикусил язык. Незнакомец держал за воротник Мартина. Недавняя развязность последнего сменилась глубоким унынием. Только теперь Фил заметил, что за ними, чуть поодаль, стояла девушка. Она была не старше самого Фила и взирала на происходящее спокойными темными глазами. По сравнению с другими она казалась королевой.

— Бросьте ножи, — приказал рыцарь.

Не нужно было иметь особой проницательности, чтобы догадаться, что это был сэр Джон Бристоль собственной персоной.

— Бросьте их острием в землю. Хорошо! А теперь деритесь. И да поможет Господь достойному!

Для Филипа Маршама это было полной неожиданностью. Он уже приготовился отправиться в тюрьму, а эта счастливая возможность поединка могла дать отсрочку. Он прекрасно понимал, что он или выиграет схватку сразу же, или проиграет по причине своей слабости. Глаза его загорелись.

Рыцарь нахмурился, когда Барвик потянулся за кинжалом, и ударил палкой по земле. Барвик повернулся и Филип тут же бросился на него. Три раза он опрокинул толстяка, используя свою сноровку и умение. Собственный вес только мешал Барвику. После третьего раза у Фила потемнело в глазах и он упал. Присев на землю, он взглянул в лицо сэра Джона.

— Это оттого, что я голоден, — начал он, заикаясь. — Иначе бы я продержался дольше и победил его.

Сэр Джон мягко улыбнулся.

— Ты и так здорово наподдал ему. Слава Богу, что ты голоден, иначе я лишился бы сторожа. Что касается еды, то это дело поправимо. Но прежде я должен сказать еще кое-что. Первое относится к тебе, Барвик. Ты затеял грязное дело. Я не потерплю такого у меня на службе. Если еще раз случится что-то подобное, я тебя выгоню. Второе касается тебя, подлый трус. Ты оставил парня на произвол судьбы и даже не захотел позвать на помощь. Я сам займусь тобой.

С этими словами сэр Джон сбросил с себя плащ, поднял палку и принялся колотить Мартина. При этом он держал его одной рукой за ворот. Мартин извивался и скулил. Удары обрушивались на него со страшной силой, пока он весь не покрылся синяками и шишками.

— На помощь! О Святая Дева Мария! Боже Милосердный! Помогите! Сэр! Милостивый господин, отпустите меня! Отпустите!

Сэр Джон в последний раз ударил его и отбросил в сторону.

— Это тебе за трусость! — сказал он.

Джимми Барвик уже забыл свое унижение и стоял, широко улыбаясь.

Сэр Джон повернулся к Филу и посмотрел ему в глаза.

— Это была отличная схватка, — произнес он и улыбнулся. — Честь и отвага многое сделают для человека.

Он посмотрел вдаль через свои обширные земли, туда, где виднелась деревня. Некоторое время он стоял в раздумье. Остальные молча ждали. Потом он неожиданно очнулся и резко обратился к Филу:

— А сейчас убирайся, бродяга! Если я услышу, что ограблена ферма здесь или где-то еще, я подниму всю округу и заставлю их прочесать все от Северна до Темзы. Я всем расскажу твои приметы и приду посмотреть, как они повесят тебя, когда схватят.

Пока он говорил, его лицо сохраняло свирепое выражение, но глаза смеялись. Когда Фил развернулся, чтобы уйти, он бросил ему серебряную монету. Фил заметил и поймал ее налету. Ловкости ему было не занимать. Сэр Джон, казалось, тут же забыл о нем, потому что, нагнув голову и не поднимая глаз, пошел прочь. Что-то в манере этого господина задело Фила. Он посмотрел на монету в руке и быстро метнул ее обратно сэру Джону.

— Вот как?! — удивился сэр Джон, оборачиваясь.

— Я не беру деньги, которые мне швыряют, — ответил Фил.

— Так! — сэр Джон посмотрел на юношу. — Ты мне нравишься, — сказал он и улыбнулся, но потом, похоже, опять забыл о Филе, опустил голову и пошел прочь, туда, где на опушке стояла девушка.

Фил, однако, не так скоро выкинул сэра Джона из головы. Он смотрел ему вслед до тех пор, пока не запомнил каждую деталь его высокой, крупкой фигуры, каждый жест его руки и каждый поворот головы. Потом он повернулся и сам пошел прочь. Когда Фил в последний раз оглянулся, сэра Джона уже не было.

— Что он сказал про виселицу? — зашептал Мартин. Его лицо было белым, как мел, и на нем резко выделялись багровые синяки. Фил рассмеялся ему прямо в лицо. Мартин вышел из себя и сердито заворчал:

— Тебе хорошо смеяться, тебя не били. Но виселица — это не повод для глупого смеха.

Он опасливо огляделся по сторонам и побежал в ту сторону, где они только что стояли. Когда он вернулся, то в руке он держал ту самую монету, которую бросил Фил вслед щедрому господину. На эти деньги Мартин потом купил еды. Фил думал, что не проглотит ни кусочка, но тем не менее разделил трапезу. Так они пережили этот день.

— Этот сторож, Барвик — мой брат, — рассказывал Мартин вечером, когда они одиноко брели по дороге. — Он неблагодарный негодяй.

— Я знал, что он твой брат, — произнес Фил, но сейчас он не думал ни о Мартине, ни о его брате. Он думал о пожилом рыцаре в красном плаще, так изящно отделанном серебряными галунами. Филип Маршам знал только одного человека, который шутил также резко и даже грубовато, как сэр Джон, и у которого была такая же неукротимая тяга к честной игре. Этим человеком был его покойный отец.



ГЛАВА 6

«РОЗА ДЕВОНА»

Они шли на юг, пересекая холмы, и, наконец, пришли в Бристоль. По дороге они потеряли много времени, сильно устали и сбили ноги. Они уже поняли, что вряд ли нагонят худого, с которым расстались на пути в Байдфорд. Поэтому в Сомерсете они повернули на север. Вначале они долго шли по пустынной местности. Единственный человек на много миль вокруг, которого они встретили, был старик, собиравший хворост.

Они оставили позади Мэндин Хиллс, перешли через долину и, наконец, добрались до возвышенности. Оттуда открывалась широкая панорама на запад — на Бристоль, долину Эйвон и Бристольский канал.

Далеко от них в Хангройде и Кингройде корабли причаливали к берегу или уходили в море, но в портах Бристоля суда стояли, уткнув носы в прибрежную отмель. Здесь давно ждали прилива. А, как известно, приливы в Бристоле такие же непостоянные, как и отливы. Они бродили по городу, переходили из одной таверны в другую и слушали разговоры моряков о своих кораблях. После долгого сухопутного путешествия Фил снова почувствовал себя дома. Они вышли на площадь, где располагалось штрафное место, куда сажали провинившихся.

Сейчас там сидел человек в кандалах. Это зрелище порадовало Фила. Он был не настолько стар, чтобы не увидеть нечто комичное в этом. Он остановился и ухмыльнулся, глядя на беднягу. Собравшиеся вокруг мальчишки потешались над ним. Он мог лишь недовольно от них отмахиваться. Мартин тоже увидел человека в кандалах, присмотрелся к нему повнимательнее и быстро отвернулся. Он резко схватил Фила за руку и хрипло зашептал ему:

— Пойдем, мы не должны здесь показываться. Надо уходить как можно быстрее.

— К чему такая спешка? — недоуменно поинтересовался Фил. — Отличное зрелище. Давай постоим немного. Кто знает, может, когда-нибудь и нас также закуют, а этот самый бродяга от души посмеется над нами. Каждому свой черед. И это справедливо. Давай же постоим, пока наша очередь.

Он ждал, что ответит Мартин.

— Дурак! — зашипел Мартин. — Если мы останемся, нас повесят.

И Мартин со всех ног помчался в ту сторону, откуда они пришли. Филу не хотелось оставаться одному, после того, как они вместе совершили такой долгий путь. Он бросился за ним, съедаемый любопытством.

— Если верить поговорке, — кричал он вдогонку Мартину, — то грех начинается с чесотки, а заканчивается шрамами. Посмотреть на твои шрамы, которые у тебя в избытке, так они все чешутся.

— Замолчи, дурак! — взревел Мартин. — Тихо! Или я перережу тебе горло и вырву твой язык. Клянусь, я уже чувствую, что-то подстегивает меня сделать это. Это что-то расползается по мне, как лишай.

Он опять припустился бежать прочь из города. Несмотря на большой вес и неповоротливость Мартина, Фил так и не смог его обогнать.

— Эти странные разговоры о веревках и виселице. Они жужжат у меня в голове, как пчела в улье. Похоже, это действительно тебя задевает. Я в жизни не видел, чтобы такой толстяк, как ты, бегал бы быстрее. Ты так припустил, что ни одна кобыла за тобой не угонится.

— Смейся, смейся! Ты бы остановился, чтобы поглазеть по сторонам, когда за тобой по пятам уже гонится палач с веревкой?

— Да объясни же, какое отношение имеет этот бродяга в кандалах к палачу? К чему все эти бессмысленные гонки?

— Ты просто болван. Ты никогда не видел, как пляшет человек в воздухе? От этого зрелища перехватывает дыхание и холодно в желудке.

— Без причины не вешают.

— Причина? Любой человек, говорят они, может привлечь для своей защиты закон, логику и адвоката. Это верно — насчет закона. Но я видел, как один ученый человек в парике собственными руками надевал петлю на шею какому-то бедняге.

Они уже выдохлись и шли по дороге, тяжело дыша. Разговаривая, они вышли из города и спустились в долину. Мартин ни за что не хотел останавливаться, чтобы передохнуть, до тех пор, пока они не дошли до того места, откуда им впервые открылся вид на Бристоль. Они посмотрели назад — на дома, на реку, на корабли. Мартин постепенно восстанавливал дыхание. Он вытер пот со лба и присел перевести дух.

— Нам нужно идти в Байдфорд, — сказал он. Будет лучше, если мы не станем сворачивать с прямой дороги.

— Я не собираюсь идти дальше, — ответил Фил, оглядываясь назад. — В Бристоле больше судов, готовых сняться с якоря, чем в Байдфорде. Есть, из чего выбирать.

Мартин поперхнулся:

— Нет, я и слышать об этом не хочу. Пророк Даниил тоже угодил прямо в логово ко льву.

Он тяжело вздохнул и представил, что ему предстоит долгий путь через Сомерсет и Девон. Он был тучный, ленивый и неповоротливый, и идти ему было тяжело. Но вернуться назад он наотрез отказался, хоть и не объяснил почему. Филу же было все равно, куда идти, хоть он и не питал к Мартину особой привязанности. Он был молод, мир казался бескрайним, а в Англии стояла весна.

Итак, они повернули в сторону гор. Лучи заходящего солнца окрасили их в голубые и алые тона. Пастухи, которые живут в горах, знают они это или нет, живут в большей роскоши, чем иной король. Путникам предстояло пересечь суровые земли Сомерсета. Они прошли мимо рудников и направились к Уэльсу. Когда они проходили через город, то на пути им попалась виселица. Это зрелище настолько поразило Мартина, что он шел не останавливаясь и не разговаривая до тех пор, пока этот величественный знак закона не остался в доброй миле позади них.

Они проходили через Гластонбэри, где по преданию покоятся тела Иосифа, короля Артура и короля Эдгара. Потом проходили через Брвджвоутер, где к их удивлению обнаружили стотонный корабль. Когда они были в Дуивертоне, то попали на базарный день. По каменному мосту перешли через Дансбрук и оказались в Девоне.

Они шли через горы и ущелья, через леса и равнины и к концу седьмого дня пути переправились через реку Тау близ Барнстаполя. Время от времени они сбивались с пути. Моряк на суше — все равно, что хромая лошадь на ухабистой дороге. Они опять направились прямо и дошли почти до Торрингтона, прежде чем поняли, что ошиблись. Тогда спустились в долину Торридж.

Но все когда-нибудь кончается. В один прекрасный день они перешли через старинный мост с готическими арками и попали в шумный и многолюдный Байдфорд.

Прямо от реки, вверх, вела улица. Здесь располагалось здание таможни и большой порт. В порту бойко загружались и разгружались корабли. Фил сразу же устремился туда, но Мартин остановил его и покачал головой. Они свернули в сторону от реки и пошли по длинной улице, на которой стояли дома процветающих торговцев. И здесь Мартин тоже не захотел остановиться, как будто боялся увидеть знакомое лицо.

На город медленно